Н. Т. Кадысев Г. М. Царьков
Продолжаем серию публикаций на тему Великой Отечественной войны. В этот раз о родных людях, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной, рассказывает Николай Царьков…
На память об отце Гурьяне Маркеловиче осталось несколько писем. Он погиб в начале войны. Я родился три месяца спустя…
Отцовские письма. Передадут ли они весь трагизм первых недель и месяцев той страшной поры? Многие современники уверены в том, что громадные потери в начале обусловлены «внезапностью нападения» Германии. Между тем, о предстоящей войне знали, к ней готовились, были уверены: «Разобьём врага малой кровью и на его территории!» А вот первый удар пропустили. К тому же, оставили врагу громадное количество сосредоточенной на границе боевой техники и снаряжения. Как будто и не доносила разведка и многочисленные перебежчики о готовящемся вторжении.
Ведь даже Сталин после войны признавал: «У нашего правительства было немало ошибок, были моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала»…
Вот последнее письмо отца: «Здравствуйте, тятя Маркел, супруга Маруся, дочка Настя, сестрица Маруся, братишка Федя и братья Серёжа и Миша. Привет всем. Сообщаю, что до фронта доехали 16/IX. Ехали 3 суток. Сейчас пока все вместе (елатомские — Н. Ц.). Находимся в лесу, до передней линии 35 километров. Всё слыхать, как бьют из орудий и над нами летают немецкие самолёты, находимся правее Смоленска. Не сегодня, то завтра погонят на переднюю линию пополнять выбывших. Может быть, пишу последнее письмо. Простите, простите, простите. 17/IX-41 г. Г. М. Царьков».
Как известно, в Смоленском котле немецкие танки «перемололи» советские дивизии. Сгинул в нём и боец Царьков — 22 сентября отец погиб. Об этом сообщили уцелевшие односельчане — кто-то из Зуйковых, а по пометке родственников на фотографии — ещё и «Ронжин Иг. Ф.».
А мы, босоногая, полуголодная безотцовщина, между тем, подрастали. И нас окликали лишь по именам матерей: кто — Машнёнок, тот — Зинёнок, я — Марусин, те — Фенины…
И ещё картинка раннего детства: бабушка, мамина мама, стоя на коленях, подолгу молится пред святыми образами об ушедших на войну сыновьях. Отмолила. Вернулись оба живыми, только с израненными душами.
Тяжкие испытания выпали на долю старшего — дяди Коли, Николая Кадысева. Угодил он в начале войны в плен. Не смирился с пленением, учинил с товарищем побег из неволи. Да только настигли беглецов немцы с собаками, вернули в лагерь. А вскоре повели на расстрел. Что пережил юноша за это время, кто знает?
Он много позже так рассказывал:
— Думаю: «Ну вот, первая пуля достанется мне, не увижу больше отчего края, родных…» Прощался с белым светом. Вот уж и околицу миновали. Вот… вот… вот… Вот и раздалась, наконец, автоматная очередь…
Не ощутив боли, повернулся дядя Коля в сторону немца. А тот в воздух выпустил очередь… Ничего не сказал пленникам, только махнул рукой на восток — «туда». Видно, и за него молилась христианская мать — не взял он греха на душу, не погубил безоружных, истерзанных узников.
Уж много лет прошло, а я до сих пор теряюсь в догадках: какая же причина и какие противоречия столкнули в страшной войне два народа, которые, как мне кажется, лишь дополняют друг друга. Ведь недаром же русские цари переманивали немцев на жительство в Россию, а сами женились на немецких принцессах. Мне, сыну погибшего воина, довелось общаться с немцами, живущими в Бугуруслане: ничего, кроме чувства глубокого уважения к ним, не возникает. Очень жалею, что многие из них уехали на историческую родину…
А дядя Коля как-то добрался до Днепропетровска, где проживала сестра, до войны уехавшая с мужем на какую-то стройку, схоронился у неё до прихода Красной Армии. После воевал. Победу встретил в Чехословакии.
Возвратившись на малую родину, работать по специальности — учителем не мог, было запрещено. Кроме того, он как бывший военнопленный был обязан регулярно ездить в город и отмечаться в спецорганах.
Из таких поездок дядя Коля возвращался сумрачный, ставил на стол бутылку водки, выпивал. И слёзы горошинами катились по щекам фронтовика. Бабушка подходила, трогала сына за плечо: «Ну будет, Коля, будет…»
И только тяжкий стон в ответ: «Эх, мама…»
Лишь при Хрущёве бывшему воину позволили учительствовать в соседней Лобовке.
… Через три четверти века после победы уж почти не осталось в живых воинов, её ковавших. Но говорят в народе: жив солдат, пока жива память о нём. Бойцы переходят служить в другой полк — Бессмертный. Повторю за поэтом Александром Твардовским:
И у мёртвых, безгласных
Есть отрада одна:
— Мы за Родину пали,
Но она спасена.
И понесут их портреты потомки в бесчисленных колоннах. Так снимем головные уборы и поклонимся до земли солдатам Великой Отечественной!
